Поэт Дмитрий Воденников: «Я люблю попсу и не стесняюсь банальности»

Имя Дмитрия Воденникова знакомо, пожалуй, всем, кто интересуется современной поэзией. Нарцисс и титулованный король поэтов. Самый красивый и нисколько не стареющий. Не так давно он отметил свой 50-летний юбилей, но в реальности все так же молод, как и много лет назад.

В Ульяновск он приехал на присвоение библиотеке №4 имени другого поэта – Евгения Евтушенко. Хотя, как ни странно, их ничего не связывает, ни  возраст, ни убеждения, ни темы… Кроме, разве что, самого искусства. Удивительным переплетениям судеб, настоящей витальности шестидесятников и бессмертию поэзии и был посвящен разговор. 

- Я очень хотел побывать в Ульяновске, но ни разу здесь не был. Здесь в свое время была моя личная история, связанная с родственниками. Нас же всех раскидало – и до революции, и после нее – они жили где угодно. И очень интересно восстанавливать эту хронологию. В нашем теперь Крыму, в Севастополе, похоронен мой дед. Когда Крым еще был украинским, а мне – 25, я специально приехал из Феодосии в Севастополь, чтобы найти его могилу, но так и не нашел.

Вы же знаете, что говорили: поэзия умерла в 1990-е годы, потом говорили, что поэзия умерла в 2000-е годы, потом она умерла, когда пришли рэперы… Но она, тем не менее есть, и пример Евгения Евтушенко нам это доказывает. Вы же помните, что Евтушенко появился, когда был бум поэзии, когда они собирали стадионы. Из них я больше всего люблю Ахмадулину, потому что у нее есть какая-то совершенно хрустальная интонация, и дело не в ее голосе, а в ее текстах.  Мы можем как угодно относиться к тем, кого уже нет на этом свете, но это действительно были поэты. Мне хотелось бы сказать, что бы с нами ни произошло, как бы мы сами ни  осыпались и ни постарели, поэзия бессмертна по своей структуре. Как только это понимаешь, сразу становится легче жить.

Сейчас и время изменилось, и оптика наша изменилась, но всё тщетно. Мы никогда не заработаем ту славу, которую заработали те люди, мы никогда не соберем стадионы, которые собирали шестидесятники, мы никогда не станем той притчей во языцех. У нас нет ни той витальности, ни тех ошибок, ни энергии заблуждения, - рассказал Дмитрий Борисович.

- Евтушенко я никогда не любил, я писал про него текст и назвал его «Анекдот тьмы», он легко укладывается в анекдотическую структуру, и в этом нет ничего плохого. Анекдоты обычно рассказывают о людях, которых можно назвать культовыми. Про Аллу Пугачеву, про Брежнева… Евтушенко был очень живой, стихийно талантливый, человек, способный преодолевать собственную немощь, и это очень круто. У него есть одно стихотворение, которое я прочитал в 15 лет в журнале «Юность», и запомнил там одну строчку: «был от жасмина пьян жасмин»… и что-то там «и простыня сползла с тебя, сползла с меня»… Это было яркое, сильное эротическое стихотворение, опубликованное в 1970-х годах. И в самом поэте была эта смелость, иногда пусть и конъюнктура, но это была сила, и за это Евтушенко нельзя не уважать.

- Для одного из журналов я писал цикл статей о домах писателей, писал о доме Булата Окуджавы. Меня поразили его литературные предпочтения – он очень любил стихи Игоря Северянина. Мы же привыкли считать это дурным тоном, Северянин - это поэзы, манерность и жеманство. А Окуджава этого не боялся. Кстати, потом я узнал, что Северянина любил и Веничка Ерофеев. Он вообще не укладывается в это представление, потому что он какой-то подпольный писатель… где он и где Игорь Северянин. Дело в том, что незаурядные умы никогда не стесняются банальности. К примеру, я очень люблю слушать попсу. В ней, если она хорошая, есть очень точное прямое высказывание, которое тебе попадает прямо в лоб. Ты не можешь от этого отвертеться, более того, говоришь эту ужасную пошлую фразу, которую всегда боишься произнести в реальности – это про меня. Но есть потаенная жизнь, и здесь ты не стесняешься сказать: попсовая песня – это про меня. Я всегда любил Аллу Пугачеву, но в какой-то момент решил поиграть с корреспондентами и начал говорить, что люблю не Пугачеву, а Алену Апину. Интересно было наблюдать за их реакцией. К Пугачевой, конечно, много претензий, но никто никогда не отрицал, что она выдающаяся… Мне нравится Билли Холлидей, а это попса, как ни крути, нравится Антонио Вивальди, а это тоже своеобразная попса. Я вообще уверен, что не надо бояться быть простым, - говорит Дмитрий Воденников. 

Так дымно здесь
и свет невыносимый,
что даже рук своих не различить –
кто хочет жить так, чтобы быть любимым?
Я – жить хочу, так чтобы быть любимым!
Ну так как ты – вообще не стоит – жить.

А я вот все живу – как будто там внутри
не этот – как его – не будущий Альцгеймер,
не этой смерти пухнущий комочек,
не костный мозг
и не подкожный жир,
а так как будто там какой-то жар цветочный,
цветочный жар, подтаявший пломбир ,

а так, как будто там какой-то ад пчелиный,
который не залить, не зализать...
Алё, кто хочет знать, как жить, чтоб быть любимым?
Ну чё молчим? Никто не хочет знать?

Вот так и мне не то чтоб неприятно,
что лично я так долго шёл на свет,
на этот свет и звук невероятный,
к чему-то там, чего на свете нет,

вот так и мне не то чтобы противно,
что тот, любой другой, кто вслед за мною шёл,
на этот звук, на этот блеск пчелиный,
на этот отсвет – все ж таки дошёл,

а то, что мне – и по какому праву –
так по-хозяйски здесь привыкшему стоять,
впервые кажется, что так стоять не надо.
Вы понимаете, что я хочу сказать?

Огромный куст, сверкающий репейник,
который даже в джинсы не зашить –
последний хруст, спадающий ошейник –
что там еще, с чем это все сравнить?

Так пусть – гудящий шар до полного распада,
в который раз качнется на краю...
Кто здесь сказал, что здесь стоять не надо?
я – здесь сказал, что здесь стоять не надо?
ну да сказал – а все еще стою.

Так жить, чтоб быть
ненужным и свободным,
ничейным, лишним, рыхлым, как земля –
а кто так сможет жить?
Да кто угодно,
и как угодно – но не я... не я.

​​​​​​​Дмитрий Воденников

Фото: vk.com/vodennikov_dmitry